А.Заблоцкая. «ПРИЗВАННАЯ ПРОЩАТЬ». Императрица Мария Александровна.

«Какая тайна в судьбе человеческой,
тайна неиспользованных способностей!»
Анна Тютчева

«На этот светильник так грубо дули, что
пламя его не могло не угаснуть».
Александрина Толстая

Жизнь русской императрицы Марии Александровны (1824-1880), жены Александра II, представлялась современникам подвигом самоотречения.
Вынужденная быть в течение многих лет свидетельницей измены своего мужа, она была обречена на страдание и ежедневное унижение. Роман Александра Николаевича с княжной Екатериной Долгорукой, начавшись в 1867 году, продолжался до самой смерти императрицы. Сразу после ее похорон в 1880 году, менее чем через 2 месяца. Александр обвенчался с Долгорукой, вступил с ней в морганатический брак, она стала княгиней Юрьевской.
Роман происходил на галазах у всех. Близкие к царской семье люди говорили, что императрица обо всем узнала от самого Государя. «Кто может знать, – писала фрейлина Толстая, – что было сказано между ними и какому чувству она повиновалась, проявляя тепрпение и снисходительность?» Никто никогда не слышал от нее ни слова упрека, ее «героическое молчание» длилось 15 лет.
Вероятнее всего, считали близкие, это происходило оттого, что она не хотела унижать мужа в глазах своей семьи и Государя в глазах подданных. «Призванная прощать изо дня в день в течение многих лет, – писала Толстая, – Мария Александровна ни разу не проронила ни жалобы, ни обвинения. Она прошла свой путь как бы в безмолвии». Печать безмолвия, затаенного страдания, аскетизма лежала и на внешнем облике императрицы.
В собрании Государственного Эрмитажа в Санкт-Петербурге хранится портрет Марии Александровны работы художника Ф.С.Журавлева. Она изображена в черном платье с белым воротничком, в черной накидке на голове, и если бы не драгоценный камень в золотой оправе, украшающий платье, и крупный розовый цветок на головном уборе, оживляющий облик императрицы, то можно было бы подумать, что перед нами портрет монашки. «Ее хорошо можно было себе представить под монашеским покрывалом, коленопреклоненной под сенью высоких готических сводов. В своем окружении матери, жены, государыни она казалась как бы чужой и не освоившейся» - отмечала Анна Тютчева, бывшая в течение 13 лет фрейлиной Марии Александровны.
Заметим, что Марии Александровне повезло с мемуаристками. К ней были приближены две замечательные женщины: Анна Тютчева - старшая дочь поэта Федора Тютчева, и Александрина Толстая, двоюродная тетка Льва Толстого. Обе были прекрасно образованы, обе обладали незаурядным литературным талантом, обе были искренне и глубоко привязаны к своей госпоже и оставили воспоминания, считающиеся одними из лучших в русской мемуарной литературе.
Но вернемся к Марии Александровне. Это ощущение себя «чужой и не освоившейся» было присуще ей на протяжении всей жизни. Возможно, это было вызвано ранним сиротством немецкой принцессы. Урожденная Вильгельмина-Мария, единственная дочь правящего великого герцога Гессен-Дармштадтского Людвига II и Баденской герцогини Вильгельмины-Луизы, осталась без матери в девятилетнем возрасте. Девочку и ее любимого старшего брата Александра воспитывала гувернантка, эльзаска по происхождению. Почти все детство Мария провела в небольшом загородном замке Югендгейм в окрестностях Дармштадта, где принцесса росла в «некотором небрежении», редко видя отца.
Когда Марии исполнилось 15 лет, произошел крутой перелом в ее судьбе – в жизнь молоденькой принцессы вошел русский принц.
Вообще, начало «взрослой» жизни Марии напоминает сюжет волшебной сказки. Из немецкого захолустья она, как по мановению волшебной палочки, была перенесена в роскошный и пышный дворец, и чудесным образом превратилась из провинциальной германской принцессы в жену наследника трона огромной империи, а затем и русскую императрицу.
Произошло это следующим образом. В 1840 году старший сын Николая I, 22-летний великий князь Александр Николаевич, совершал путешествие по Европе (в сопровождении своего наставника, поэта Василия Андреевича Жуковского, и еще нескольких приближенных) с целью выбора невесты. Он наносил визиты различным германским дворам, где, в соответствии с заранее составленным списком, ему представляли немецких принцесс, которые могли претендовать на роль невесты наследника русского престола. Гессен-Дармштадтская принцесса Вильгельмина-Мария в список включена не была по молодости лет.
Когда великий князь прибыл в Штутгардт, он почувствовал, что очень утомился, и намерен был покинуть Германию, чтобы направиться в Голландию и Англию. Но его уговорили заехать на один день в Дармштадт, где уже все было готово к встрече с ним и где ему хотели представить Вильгельмину-Марию.
В Дармштадте Александра Николаевича приветствовал Великий герцог с сыновьями, они пригласили его в тот же вечер в оперный театр - на сцене шла «Весталка». В глубине театральной ложи великий князь увидел молодую принцессу, почти ребенка, и был так тронут ее «скромной прелестью», что, вернувшись домой, тотчас же объявил Жуковскому, что его выбор сделан, что он нашел жену, которая ему нужна, и что дальше он никуда не поедет. Судьба Марии была решена.
Может быть, на столь скорое решение великого князя повлиял романтический сюжет «Весталки». Главная героиня оперного спектакля Юлия дала обет умирающему отцу стать весталкой – жрицей богини домашнего очага и огня Весты, которой запрещено замужество. Возлюбленный Юлии, римский полководец Лициний, вернувшись после победы над галлами, проник в храм, где Юлия охраняла священный огонь. Увидев любимого, Юлия забыла об огне, и он погас. За нарушение обета возлюбленным грозила смерть. Но совершилось чудо – удар молнии зажег огонь в алтаре - богиня Веста простила молодых. Заканчивался спектакль торжественным бракосочетанием.
Может быть, сюжет этой оперы показался великому князю символическим - он увидел в принцессе Марии воплощенную весталку, такую же чистую и непорочную, как Юлия. Судьба Марии решалась на фоне и, возможно, под воздействием этого спектакля, в котором торжествует любовь. Заметим, однако, что один из вариантов судьбы Юлии был уход от светской жизни и посвящение себя храму. Размышляя о нашей героине, осмелимся предположить, что это и было ее истинным предназначением. Но жизнь распорядилась иначе.
В 1841 году Вильгельмина-Мария приехала в Петербург, приняла православие и получила имя Марии Александровны. Ее свадьба с наследником престола состоялась 14 апреля того же года, ей еще не было 17 лет, ее жених был на 6 лет старше. Венчальный туалет цесаревны был роскошен - белый сарафан, вышитый серебром и разукрашенный бриллиантами, красная лента через плечо, пунцовая бархатная мантия, обшитая горностаем, бриллиантовая диадема на голове, серьги, ожерелье, браслеты – тоже бриллиантовые. Но императрица Александра Федоровна (жена Николая I ) посчитала, что «невинное и чистое чело» молодой принцессы должны украшать не алмазы, а цветок померанца. Императрица сама воткнула несколько веток живых померанцевых цветов между бриллиантами в корону, а маленькую ветку приколола на груди. «Бледный цветок не был заметен среди регалий и драгоценных алмазов, - вспоминала очевидица. - но символический блеск его умилял многих».
После свершения обряда бракосочетания был парадный обед, потом бал, после чего государь и государыня в сопровождении свиты проводили новобрачных на их половину. Жизнь цесаревны превращалась в сплошной праздник, не прекращавшийся ни на минуту. Необходимые выезды на балы, концерты и спектакли, постоянные визиты, аудиенции, представления новых лиц, поздравления царских особ – все это составляло обязательный придворный этикет, который требовалось соблюдать неукоснительно. Но он тяготил ее, был глубоко чужд ее натуре, робкой, пассивной и нерешительной. «Сколько людей призвано с трудом выполнять дело, к которому они совершенно неспособны» – замечает Анна Тютчева. Она считала, что место Марии Александровны, отличавшейся искренней и глубокой религиозностью, было в монастыре, что именно там, в атмосфере продолжительных церковных служб, изнурительных постов и бдений, эта чистая душа испытала бы счастье. «Душа ее была из тех, которые принадлежат монастырю», - писала проницательная Анна Тютчева.
Мария Александровна рассказывала Тютчевой, что, попав к русскому двору, самому роскошному, самому пышному в Европе, она была не столько ослеплена, сколько испугана. «Она мне говорила, - вспоминала Тютчева - что много раз после долгих усилий преодолеть застенчивость и смущение, она ночью в уединении своей спальни предавалась слезам и долго сдерживаемым рыданиям. Затем, чтобы устранить следы своих слез, она открывала форточку и выставляла свои покрасневшие глаза на холодный воздух зимней ночи. Вследствие такой неосторожности у нее на лице появилась сыпь, от которой чуть не навсегда пострадала изумительная белизна ее цвета лица».
Тютчева впервы увидела великую княгиню, а потом и императрицу, когда ей было 28 лет. Это был 1853 год. У нее уже было пятеро детей. Но она все еще выглядела очень молодой. Высокого роста, стройная и хрупкая, она всегда казалась младше своего возраста лет на десять. Анне Тютчевой Мария Александровна напоминала своей одухотворенностью, изяществом и грацией мадонн Альбрехта Дюрера. Ее кроткий нрав, постоянная доброжелательность и ровное настроение в сочетании с изящным и слегка насмешливым умом «таили в себе тысячу чар». В то время, о котором идет речь, великая княгиня была счастлива: счастливая жена, счастливая мать, счастливая невестка, обожаемая своим свекром Николаем I. В 1856 году судьба вознесла ее на самую высокую ступень – она стала императрицей.
Вообще жизнь Марии Александровны как бы распадается на две части: до 1865 года и после. Первые почти 25 лет после замужества она жила в окружении любящих ее людей и сама была нежно привязана к мужу и детям. Она добросовестно исполняла свои обязанности, которые налагал на нее высокий сан. Эти обязанности не доставляли ей удовольствия, напротив, они требовали от нее постоянного напряжения. И все-таки «она знала тогда только радости и величие своего положения, но не вкусила еще ни горечи его, ни тяготы», - писала Тютчева.
«Горечи и тяготы» в жизни Марии Александровны начались в 1865 году со смерти старшего сына. 22-хлетний Николай Александрович, наследник престола, скончался от тяжелейшей болезни – туберкулезного менингита, которую просмотрели и врачи, и родители. В следующем, 1866 году, было совершено первое покушение на Александра II в Петербурге. Через год – второе, в Париже, куда царь поехал, чтобы посетить промышленную выставку. Толстая считала, что это был лишь внешний повод, истинной целью поездки было свидание с Долгорукой, находившейся тогда в Париже. 1867 год был началом их романа. «Странное дело! – восклицает Толстая. - Преступная связь императора, казалось, открыла эпоху покушений на его жизнь». Известия о покушениях ввергали Марию Александровну в состояние смятения и ужаса, «преступная связь» мужа вызывала страдания и тоску. Так прошли последние 15 лет ее жизни, омраченные болезнями, страхом за близких, повседневным унижением.
За несколько лет до смерти Марии Александровны был написан ее портрет из собрания Эрмитажа, уже упоминавшийся нами. Автор его – художник-передвижник Фирс Сергеевич Журавлев, работы которого выставлялись не только в России, но и в Париже, и в Филадельфии. Очевидно, что на него, как когда-то на Тютчеву, подействовали «тысяча чар» императрицы. На портрете она – все еще моложава, хотя ей уже около 50-ти, но, как и прежде, ей можно дать лет на десять меньше. У нее по-прежнему нежный цвет лица, гладко убранные «чудные волосы» подчеркивают идеальный овал лица, большие голубые, чуть навыкате глаза, едва заметная, ироническая улыбка, - во всем ее облике тихая прелесть и обаяние. Трудно представить себе в этой сдержанной, погруженной в свой внутренний мир, как бы отрешенной от внешнего мира, женщине хозяйку роскошных апартаментов. А между тем именно для нее лучшие русские и европейские мастера создали в Зимнем дворце прекрасные интерьеры - Золотая и Малиновая гостиные, Зеленая столовая, Будуар и Синяя спальня – это одни из самых знамениты залов дворца, привлекающие сейчас толпы туристов. Они замечательны еще и тем, что это единственные помещения в бывшей жилой части дворца, дошедшие до нас в неизменном виде со второй половины XIX века. Их назвали «историческими комнатами» и сохраняли в память об их хозяйке.
Но роскошь оставляла Марию Александровну равнодушной. Она имела огромное количество драгоценностей, но надевала их редко.
Золотые и серебряные вещи она превращала в деньги и отдавала их на благотворительные цели. Она отказывалась от дорогих подарков, а принимала от государя только деньгами, которые также предназначались нуждающимся. Она покровительствовала многим организациям, в том числе, Красному Кресту. По ее инициативе были созданы гимназии в разных городах страны. Во время русско-турецкой войны (1877-1878 гг.) Мария Александровна отказалась шить себе новые платься, а сбереженные деньги тратила на помощь вдовам и сиротам, раненым и больным. Чужое горе не могло оставлять ее равнодушной – она сама слишком хорошо знала, что значит страдание и боль.
Сама Мария Александровна, всю жизнь отличавшаяся хрупким здоровьем, последние годы сильно болела, лечилась в Германии и Франции, жила в уединении, не принимая участие в жизни двора. Она умерла в Петербурге 22 мая 1880 года, ночью, одна. Никто не мог точно указать минуту ее смерти. Когда-то она говорила: «Не люблю этих пикников возле смертного одра». Желание ее было исполнено. «Эта тихая одинокая смерть, - писала Толстая, - стала гармоничным и возвышенным заключительным аккордом жизни, такой чуждой шуму и земной славе».
Спустя год после ее смерти скончался ее муж – 7-е покушение на Александра II на набережной Екатерининского канала в Петербурге 1 марта 1881 года было, наконец, «удачным». Княгиня Юрьевская умерла в 1922 году, пережив императорскую чету более чем на 40 лет. Но нас в этом классическом треугольнике интересует один персонаж – два других постоянно привлекали внимание литераторов и кинематографистов. Мария Александровна же всегда оставалась в тени. Нам показалось интересным обратиться к образу этой женщины, безмолвно страдающей, несущей в мир добро и тихое очарование.

Опубликовано – журнал «Шарм», № 76, апрель, 2003.

НА ГЛАВНУЮ
к оглавлению